о.Василий брылёв

Василий Михайлович Брылёв (1924 - 2011), митрофорный протоиерей, в течение 40 лет являлся настоятелем Спасского храма в  Большом Свинорье (15.06.1971 - 18.07.2011).

Награды

Церковные:

• набедренник (1951)
• камилавка (1953)
• наперсный крест (1956)
• палица (1962)
• наперсный крест с украшениями (1967)
• митра (1992)
• служение с отверстыми вратами до «Херувимской» (2002)
• служение с отверстыми вратами до «Отче наш» (2007)
• ордена Русской Православной Церкви прп. Сергия Радонежского 3-й степени (1980); блгв. кн. Даниила Московского 3-й степени (2004); блгв. кн. Димитрия Донского 3-й степени (2005); медаль «За усердное служение» I степени (2010).

Светские:

• медаль «За отвагу» и другие боевые награды
• Почётный гражданин города Наро-Фоминска (2002)

о.Василий Брылёв

Что такое жить по заповеди даже ценой собственной жизни, в семье Брылевых знали не из книг. Жили не просто бедно — голод доходил до того, что дети питались одной травой. Но не голод и лишения остались в памяти детей, а то, какими твердыми в вере, какими достойными людьми были Екатерина Спиридоновна и Михаил Демьянович Брылевы.

Когда началась коллективизация, мы жили на хуторе. Я еще был маленький — лет пять-семь. Отца посадили, потому что не хотел идти в колхоз, не хотел, чтобы им руководили безбожники. Не пошел к безбожникам. Тогда у нас забрали все — и зерно, и животных, и птиц. И мы питались одной травой, ничего не оставили.

Отца арестовали быстро, дали несколько минут, чтобы попрощаться. «Веруй и надейся на Бога. Господь спасет тебя. А мы будем надеяться», — сказала Екатерина Спиридоновна и перекрестила мужа. Они думали, что прощались навсегда. Мать осталась с детьми одна — без хозяйства и средств к существованию. Одна осталась опора — церковь.

В девяти километрах от нас была церковь. Каждый праздник мама нас туда водила. 9 километров (!) по разбитой проселочной дороге в храм, изнемогающие от голода и усталости дети шли на службу под дружный смех односельчан, мол, и так голодают, а все в церковь свою ходят.

 «Пусть смеются, ведь они над собой смеются, а мы будем Богу служить!» — говорила Екатерина Спиридоновна.

Мы были слабые и не могли идти. Но мама сказала: «Мы идем к Богу, все будет хорошо». Потом возвращаемся, а в колхозе созрела пшеница. Мы говорим: «Мама, разреши нам сорвать несколько колосков». Но мама сказала: «Умрем, но чужого не возьмем». Мы говорим: «А как же они у нас забрали зерно?» Мама ответила: «Пусть, но мы не возьмем». Она была вся в Боге.

И в самые трудные годы, голода и лишения Екатерина Брылева старалась опекать тех, кому еще труднее.

Мама любила в праздник собирать нищих в дом. Был полный дом нищих. Однажды закрыли женский монастырь, и монахиня Татьяна пришла просить милостыню. Мать спросила: «Матушка, пойдете к нам жить?» Она ответила: «Пойду». Она жила у нас до войны, во время войны и после, и мы с ней воспитывались. Она нас воспитывала, нас детей было семь человек. Мы каждый вечер собирались и читали акафист. Она говорила нам поучения. Мы были все с Богом, и мать, и отец.

Именно монахиня Татьяна, отправляя на фронт Василия Брылева, скажет, что он вернется живым, но без одной руки.

— Как вы выжили, отец Василий?

— Приехали из Москвы на хутор к кому-то родственники, узнали о нашем положении и увезли нас в Москву. Устроили нас в общежитие. Отец потом пришел, и даже жил в Москве. Когда он сидел, ему начальник сказал: «Ну что, передумал? Может, пойдешь в колхоз?» Отец сказал: «Пойду». Его отпустили, а он раз — и в Москву.

Добровольцем подо Ржев

Василий Брылев вырос и пошел работать на завод. И началась Великая Отечественная война. В 1942 году, как только исполнилось 18, Василия отправили учиться в Ижевск, а оттуда он ушел на фронт добровольцем. «вернется твой соколик без одного крыла, не печалься», — сказала монахиня Татьяна матери Василия Брылева.

Вначале отправили учиться в офицерскую школу Ижевска. Я раньше жил в Люблинском районе по Курской дороге. Все ребята там собрались и говорят: «Наши отцы защищают Родину, отдают за нее жизнь, а мы будем здесь сидеть. Давайте запишемся в добровольцы, чтобы нас отправили на фронт». Все записались, и я с ними. Нас было человек двадцать-тридцать.

— 1942 был самым страшным годом?

— Да. Я был подо Ржевом. Там мы были просто солдатами и там были страшные бои. В 1942 году зимой мороз был 30 градусов. Бог дал, и мы выжили. Правда, там я ноги простудил. Однажды встал и хотел пойти, но отнялись ноги, а потом все постепенно восстановилось.

Всю зиму наступали, отступали. Всякое было…

Курская дуга

На Курской дуге Василий был уже связистом.

Весной 1943 года нас отправили на Курскую дугу. У меня, как у связиста, был напарник, т. к. с аппаратом положено два человека. Страшное дело было: немец откроет огонь, порвет всю связь, и ползешь под обстрелом. Рядом рвутся снаряды, а ты ползешь, потому что некуда деваться. Пули свистят.

Я был верующим человеком, а напарник мой был безнравственным… Ему было лет сорок пять, он был начальником цеха на заводе Сталина. Как провод порвется, так надо ползти. Мы должны были ползти поочередно, а он не идет. Ну, я за него и ползу. Ни в какую не идет. А куда деваться было? Ползешь, рядом снаряды рвутся, а жив остаешься. Много времени прошло, Бог хранил.

Когда мы наступали, собрались несколько человек. И неожиданно среди нас в полутора метрах оказался снаряд. Но не разорвался. Мы все потеряли сознание. Потом упали, думая, что снаряд разорвется позднее, но он не разорвался. Остались в живых. 

Был еще случай. Немец открыл такой сильный огонь и порвал всю связь. Начальник штаба батальона меня посылает в одном направлении восстановить связь, а моего напарника — в другом направлении. Я пополз, далеко прополз, нашел порыв, а у нас своего провода не было, мы пользовались обычно немецкими проводами: немец отступал и оставлял. Я прополз вокруг, но провода не нашел. Пополз в сторону немцев. Прополз, может, метров триста и обнаружил провод. Я восстановил связь, а остальной провод притащил начальнику штаба. Полкатушки намотал!

За отвагу!

За это мне дали медаль «За отвагу!», прямо на фронте наградили. Немец отступил, маленько затих. Начальник штаба собрал все четыре роты и стал говорить о том, кто как вел себя во время боя. Он сказал про меня: «Какой молодой, а как выполнил приказ командира. А этот коммунист не выполнил приказ и явился без ружья» — про моего напарника…

За что дали другие медали, отец Василий не рассказывает, отвечает кратко «Все по делам». Коммунист и напарник Василия Брылева продолжал посылать его под обстрелы восстанавливать разрывы линии, сам же оставался в укрытии. Но это не помогло осторожному коммунисту.

Снова он меня отправил восстанавливать разрыв кабеля. Ну, я сам и пополз. Отполз, потом смотрю на это место, где он остался, — немец открыл такой огонь, все смешалось… Приполз обратно и не могу найти окоп, где напарник остался. Немного сориентировался и стал откапывать. На помощь приполз какой-то солдат. Откопали, а напарник мой без сознания. Мы его оттащили в медсанчасть. Вот так вышло, он меня посылал на смерть, а сам попал.

Когда я был на Курской дуге, я написал, что мы вступаем в бой. Мама опечалилась. А Татьяна сказала: «Не печалься, скоро он придет» Мне руку перебило, и все так и вышло, Господь дал. Так что и на фронте я был весь в Боге. В окопе молитву читал.

А знаете, один раз как было — рота шла по овражку, а небо чистое и ясное. Вдруг звук такой — надрывный — смотрим — черная точка — снаряд! Не успели даже залечь в овраг, а снаряд упал рядом с нами в нескольких метрах. Упал и не разорвался! Христос сохранил нас.

— На фронте Вы не скрывали, что верующий?

— Все знали, я не скрывал это. Я твердо веровал.

Вот под обстрелом ползешь, рядом рвутся снаряды. Или сидишь и мерзнешь в окопе, а рядом свистят пули. Но я был с Богом, читал молитву и надеялся. Под Ржевом был такой огонь! Мы там воевали всю зиму. Там я был простым солдатом, а на Курской дуге был уже связистом. Господь меня спас и сохранил. Господь допустил ранение. Монахиня сказала маме: «Драгоценная, не печалься, он скоро придет без одного крыла». И вскоре мне перебило руку.

Верующих мне немного приходилось встречать в огне под Ржевом и на Курской дуге. Были, конечно. Даже те, которые не верили, крестились и молились, но особо не были заметны верующие. Я и еще несколько человек открыто крестились и молились.

— А как Вы шли в атаку? Что кричали — «Ура», «За Родину» или «За Сталина»? И вообще, как это было?

— Что все, то и я. Кричали «Ура!» и «За Родину!», но «За Сталина!» я не кричал. У нас все отняли, отца посадили, поэтому я не мог кричать «за Сталина».

Я выполнял свой долг, за двух — за себя и за этого коммуниста. Я шел за Родину и все. Были по-разному настроены. Мне родители внушали, что нужно быть с Богом, что если будут принуждать, то нельзя отказываться, потому что Господь не будет долго терпеть безбожников. Я был с Богом.

Ранение

Меня ранило в 1943, я без сознания лежал, сколько — никому не известно. Один Господь знает. Когда меня ранило, я об этом не знал, потому что сразу потерял сознание. Сколько времени я лежал рядом с убитыми, и, видите, остался жив. Потом я стал приходить в себя. Хотел опереться на руку, а она не действует. Лежу, а из груди течет кровь. Мне осколки попали в грудь. Легкое разорвало, грудь задело, руку перебило.

— Как вас нашли?

— Я сам пришел в себя. Через какое-то время ко мне подполз солдат. Он сначала хотел ползти в свою часть, но немец открыл по нему огонь, и он пополз ко мне. Он мне и помог добраться до санчасти. Его послал ко мне Господь. Господь все пошлет, когда нужно. Еще полгода лежал в госпитале.

Два месяца лежал в Калуге. Потом отправили в Сибирь. До Владимира доехали — со мной плохо, я умираю. Высадили. Полмесяца полежал, опять повезли. До Перми доехали, опять со мной плохо. Полежал полмесяца в Перми. Повезли дальше, опять плохо. Высадили в Новосибирске, так и лежал до выздоровления.

Мы выполнили свой долг с Богом. Господь нас сохранил, и мы Его благодарим за это.

— А Победу где встречали?

— Я встречал Победу дома. Все встречали, все радовались.

Все время был гоним

— Что было после? Вы пошли учиться в богословский институт?

— Я на фронте пообещал служить Господу, и Бог видел это.

Выжил чудом, Господь помог! Пришел домой инвалидом, учился в Москве. Как-то иду мимо Павелецкого вокзала и вижу, что идет мой напарник с друзьями — его тоже освободили, и он тоже инвалид. И он — бросивший ружье — еще хвалится, как бил фрицев!

Я поступил в Богословский институт. Правой рукой не владел, писал на экзаменах левой. А у нас ведь правая рука — главная. Меня приняли чудом, было три человека на место конкурс. Потом я учился в Новодевичьем, а потом стал служить. Незадолго до рукоположения случилось чудо — рука — правая, так нужна священнику —  снова обрела подвижность!

— Отец Василий, а как вы отстаивали храм в советские годы?

— Мне запретили служить в Москве, потому что я не захотел работать на КГБ. Я спрашиваю: «Что значит на вас работать?» Они отвечают: «Доносить на людей и рассказывать исповеди», а это по Писанию смертельный грех. Я говорю: «На это я не пойду». Поэтому я все время был гоним. Постоянно вызывали, угрожали, разрушили семью.

Знаете, когда я в церкви в Монино служил, то на Литургии, на «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи…» увидел голубя над Престолом. Голубь кружился вокруг престола, а я молюсь. Когда я закончил молитву, он растворился, исчез. Он никуда не вылетал, это видели все. Двери были закрыты, он растворился и все. Дух Святой явился, Благодать Божья. Это видели все прихожане. Он никуда не вылетал. Вот так Господь творит разные чудеса. Староста тут же потребовал меня уволить.

А в Преображенском храме как-то зять старосты бросился на икону Архангела Михаила и начал её разбивать гирей. А там, куда наносились удары, стала выступать кровь… Он испугался, спрятался. Потом староста подарил мне эту икону. Я её отреставрировал, но оставил следы крови в нескольких местах. Теперь всегда на праздник Архангела Михаила рассказываю прихожанам историю иконы…

В 1971 году я служил в Сокольниках в парковой зоне. Обычно мне угрожали, а потом стали оскорблять. Я говорю: «Что же вы делаете из меня преступника? Я отдал жизнь за Родину. Знаете, как я воевал?». И дал ходу. За мной бегут и кричат: «В КГБ на переговоры!». Я не останавливаюсь. Потом вызвали начальника милиции, стали опять свое требовать. Я сказал: «Нет, я на это не пойду». Через несколько дней издали приказ, чтобы запретить мне служить в Москве, и тогда меня сюда направили, в Большое Свинорье. Храм здесь был разрушен, даже куполов не было. И был приказ горисполкома — закрыть церковь.

— При Хрущеве было страшнее, чем при Сталине?

— Да. В то время старосты по всем храмам ставились все от КГБ. Они были полные хозяева, их никто не имел права касаться, даже Патриарх. Проходит день, два, и лежат документы о закрытии церкви. Я с собой разговариваю: «Что же я молчу? Кого я боюсь? Смертных людей?» И тут староста закричал на меня: «Ты что?! Я тут хозяин!» А ночью у него случился инсульт, и когда я к нему пришел, то сказал: «Меня наказал Бог, а ты здесь — хозяин».

Я стал ездить по всему району, искал сильных людей. Но не мог найти сильных, которые отменили бы решение о закрытии церкви. Тогда я поехал в министерство по делам религии в Москву, и там меня приняла старая женщина. Я ей говорю: «Нельзя ли как-то иначе поступить?». Она подумала и сказала: «Я верю в Вас. Собери такую сумму, привези, и я постараюсь отменить это решение». Я здесь не мог собрать деньги, потому что прихода не было, но меня любили московские прихожане. Они собрали нужную сумму, и я отдал ей деньги. После этого отменили решение о закрытии. Это было в 1971 году. А куда было деваться? Пришлось. Выхода не было. Господь помог.

— Отец Василий, как Вам кажется, люди изменились?

— Сейчас начинают немножко обращаться к Богу. Даже неверующие стали лучше чуть-чуть. А в общем ведут себя плохо, столько преступников… Если народ будет так жить и так вести себя, то придет наказание. Надо жить только с Богом, и все будет дано. Неудобно так о себе говорить, но все твердо верующие люди знают, что есть Господь. Верующим Господь является и творит чудеса. Почему все верующие готовы идти на смерть? Они знают, что есть Бог. Верующему Бог открывает себя.

А если пострадают, то значит так угодно Богу. Для чего мы здесь живем? Для будущей вечной жизни. Рано или поздно мы все умрем. Душа не умирает, она пойдет на суд Божий. Он будет судить по нашей земной жизни.

Мы побеждаем зло и творим добро только благодатью Божьей. Без Бога, без благодати человек не может быть добрым, поэтому вся надежда на Господа. Сейчас вроде многие стали обращаться к Богу. Может, это и спасет.

— Батюшка, а как сегодня надо воспитывать детей? 

— Надо их настраивать на Бога, как и нас воспитывали. Постоянно водить в церковь. Вот мы ходили в церковь, умирали, но все равно ходили. И выросли все верующими. Очень важно посещать церковь, и важно, чтобы родители молились о детях.

Не забывайте о молитве, и вы потом сами в будущем увидите результат вашей веры и служения Богу. Господь будет помогать и подавать все, когда нужно. И надо, конечно, испытывать скорби, чтобы проверить нашу веру и отношение к беде.

Скорби укрепляют веру, и потом Господь от них избавляет. Но испытывать их надо. Он нас проверяет. Так что оставайтесь с Богом, это наше счастье. Потом сами увидите результат. Мы всю жизнь прожили с Богом. Чего только не делали над нами, а мы все живем. Где я только не служил. Меня снимали, а я продолжал служить. Инвалида войны мучили, снимали, угрожали, лишали, что только не делали. Сейчас пока, слава Богу, все хорошо. С Богом мы сильнее.

Беседовала Анна Данилова, фото — Анатолия Данилова.

- Батюшка, расскажите о Ваших родителях.

- О моих родителях, Екатерине Спиридоновне и Михаиле Демьяновиче, я сохранил самые трогательные воспоминания как о людях глубоко верующих, достойно и честно проживших свою жизнь. Когда мне было 8 лет, арестовали отца, отказавшегося вступить в колхоз. Нас было семеро детей, мы буквально пухли с голоду. Но когда в колхозе созрела пшеница и мы захотели нарвать колосков, мать запретила нам это делать: "Не мы сажали пшеницу, не нам и брать!" А когда мы сказали ей, что ведь они у нас всё забрали, нашей пшеницей поле засевали, она ответила: "Но мы так не сделаем". Нелегко было в те времена соблюдать заповедь Божию "Не укради!". Едва живых от постоянного голода мать водила нас за девять километров по разбитой просёлочной дороге в единственную в округе действующую церковь. Окружающие открыто смеялись над нами. "Пусть смеются, над собой смеются, а мы будем Богу служить!" - говорила мать.

- А как к Вам, верующим, относились в школе учителя и дети?

- Тяжело было. В школе на каждом уроке учили атеизму. Трудно было выслушивать всё это, да ещё и терпеть бесконечные насмешки окружающих. Одно было утешение - молитва, горячая и искренняя. Она поддерживала в минуты сомнения, отчаяния, бессилия. А в церковные праздники собирались у нас дома нищие, убогие, странники... И радовались мы вместе непонятной и недоступной неверующим светлой радостью Божией. Однажды пришла к нашему дому монахиня из разорённого властью монастыря. Да так и осталась на всю жизнь. Татьяной её звали. Много доброго принесла она в наш дом. Научила меня церковно-славянскому чтению, молитвам и исполнению заповедей Божиих. Перед войной окончил я девять классов вечерней школы, курсы бухгалтеров, имел неполное среднетехническое образование.

- Батюшка, как же Вас, верующего, в те времена могли призвать в армию?

- Когда началась война, верующие оказались очень нужными стране. Осенью 1942 года и меня призвали. Отправили учиться в Ижевскую военную школу командного состава. Прибыв в эту школу, я сразу написал просьбу о том, чтобы меня отправили на фронт добровольцем. И меня вскоре отправили на действующий фронт под город Ржев красноармейцем. Я всегда был уверен в том, что долг православного христианина - защита Родины. Написал матери о скором вступлении в бой, и та заплакала, тревожась за меня, а монахиня Татьяна утешала её: "Не печалься, вернётся твой сокол, но без одного крыла..." Так и случилось. Вернулся. Осколками пробило грудь и лёгкое, перебило руку. До сих пор эти осколки в теле дают о себе знать, порой очень болезненно.

- Помните ли Вы, батюшка, случаи чудесного спасения на войне по Промыслу Божию?

- Весной 1943 года из Ржева меня перебросили на Орловско-Курскую дугу, где я был связистом. Пошли в наступление. Летит снаряд. Посреди нас упал. Мы уже с жизнью попрощались... Не разорвался. Связист-напарник, когда провода повреждало, восстанавливать связь меня посылал. Без связи в бою невозможно. А любой снаряд, осколок, пуля могли оборвать и провод, и жизнь связиста. Немцы это хорошо понимали, вели беспрерывный огонь. Как-то под Козельском они оставили свой кабель. А у нас он закончился - весь измотали, не хватает. Командир приказал намотать немецкий кабель и обеспечить связь. Я попросил напарника: хоть раз ты сходи, ведь коммунист всё-таки... Тот ругается крепко в ответ, хулит Бога и Церковь... А я молюсь, прошу его помолчать. Слёзно прошу. Ему же неймётся... Пополз я под ураганный огонь, соединил кабели, связь была обеспечена. А когда приполз обратно, места не узнал. Столь яростен был огонь немцев, всю землю взорвало. Тяжело раненного напарника еле откопал... Начальник штаба батальона перед всеми ротами сказал обо мне: вот как надо выполнять приказ командира... Медаль "За отвагу" вручили.

- Батюшка, почему Вы так смущённо рассказываете об этом случае?

- Вы не подумайте, это я не для своей славы рассказываю. Я хочу, чтобы люди поверили, что есть Бог, есть Промысл Божий. Вера в Бога на войне особая. Не принято было разбивать лоб в земных поклонах. Там Бог был в душе каждого. Мы верили в то, что все деяния человеческие, порой очень жестокие, не случайны и совершающий их может надеяться на прощение. Не каждый может пережить войну. Помогают только вера и надежда. На войне для верующего человека спасение в уповании на Бога, чудесным образом избавляющего от смерти. Тогда я дал обещание Богу: выживу, вернусь - стану священником, буду служить Богу и людям, чего бы мне это ни стоило.

- Отец Василий, как Вы после множества ранений, операций смогли исполнить своё обещание?

- В 1946-м поступил в Московскую духовную семинарию. Конкурс был 30 человек на место. Писал левой рукой, правая рука болталась свободно. Мать наша очень хотела, чтобы хотя бы один её сын стал священником. Сдал я вступительные экзамены. И во время учёбы в семинарии, и во время последующего служения трудно было, почти как на войне. Только не свистели пули и не рвались снаряды. Но гремели взрывы и разрушались храмы, в которых я служил, и раны кровоточили и не заживали. Обучение усложнялось попытками тёмных сил отсеять из семинарии верующих студентов. Но против этого выступили трое профессоров. Они обратились к Патриарху Алексию I, который и помог сохранить контингент будущих духовных пастырей. На этом духовная брань не закончилась. Бывало, служить не давали. Запрещали, угрожали, вызывали, уговаривали, прельщали, соблазняли, требовали, настаивали, заставляли доносить обо всём, что говорит человек на исповеди, успокаивали и заверяли: так делают все - "все на нас работают, все нам служат"....

- Батюшка, как же Вам удалось выстоять против такой силищи и не сломаться?!

- А я им заявил: "Объявлю с амвона народу о ваших действиях по отношению ко мне!" Стали заискивать, просили ни о чём не рассказывать, казалось бы, оставили в покое, но переводили из одного храма в другой, сначала в Москве, потом в области, и наконец "сослали" в Большое Свинорье Наро-Фоминского района, где разрушающийся храм пора было закрыть и прихожан не было почти.

- В каких храмах Вам, батюшка, довелось служить?

- В Москве - в храме Воскресения Христова, в Преображенском храме (потом его при Хрущёве взорвали). А когда временно в церкви в Монино служил, во время песнопения "Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи..." вдруг увидел голубя над Престолом. Он кружился там до тех пор, пока не закончилось пение, потом так же неожиданно растаял (растворился в воздухе). Верующие всё это видели. Староста тут же потребовал меня уволить. В Преображенском храме был такой случай: зять старосты вдруг набросился на икону Архангела Михаила и начал её разбивать гирей. А в тех местах, куда наносились удары, стала выступать кровь... Он испугался, убежал, спрятался. Потом староста подарил мне эту икону. Я её отреставрировал, но оставил следы крови в нескольких местах. Теперь в день Архангела Михаила всегда кладу эту икону на аналой и рассказываю прихожанам её историю...

- Батюшка, Спасская церковь в Большом Свинорье была разрушена. На ней не было ни крестов, ни куполов, ни колоколов, полы проваливались, стены осыпались, большинство икон исчезло, прихожан не было. Как Вам удалось возродить храм?

- Помолясь, взялся за дело. Взорвать церковь хотели. Всё, что у меня было, вложил в этот храм... Что мог, собрал в селе, да много ли там соберёшь? Ведь людей-то в деревнях не осталось. Поехал на прежнее место службы, туда, где уже был воровски взорван храм Преображения в Москве. Обратился к людям, они и собрали деньги на восстановление и сохранение этой церкви. А чтобы отстоять храм, пришлось собирать деньги на взятку уполномоченному по делам религий. Всю чёрную работу с топором и молотком в руках я выполнял сам. Прихожане помогали. Всё сделали на пожертвования верующих...

Сейчас, особенно в воскресные и праздничные дни, уже тесновато в довольно вместительном храме. Добрые люди помогли батюшке поставить крепкую новую ограду вокруг храма, построить новый приходской дом. А на празднование дня города Наро-Фоминска (последние выходные мая месяца) в 2003 году отцу Василию было присвоено звание "Почётный гражданин Наро-Фоминского района".

Батюшка имеет награды «За полезное» от губернатора Московской области. О.Василий также удостоин церковных наград и грамот врученных Его Святейшеством Патриархом Всея Руси Алексием II и Митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием.